Стратегический консерватизм

«Стратегический консерватизм» в имперской перспективе России

«Несчастна судьба той страны, в которой нет здорового консерватизма» (Н. Бердяев); «Консерватизм без агрессивной имперской идеи превращается в проповедь мещанского конформизма, исходящего из логики – лишь бы не стало хуже» (А.Минаков); «Дмитрий Медведев не меньший – в хорошем смысле слова – русский националист, чем я» (В.Путин)

Пролог. С расколом в Русской Церкви на противоборствующих старообрядцев и «никониян» – надломленные ментально бывшие единоверцы схлестнулись в межсобойном поединке. Отголоски той гражданской междоусобицы – в конфронтации идеологий нынешних консерваторов и либералов.

Религиозная пан-этика русского мировоззрения нацелена на истину как живую онтологическую сущность мира. Поэтому фундаментальное разрушение этой нутряной целостности вызывает протест традиции вплоть до самосожжения «двуперстников»-аввакумовцев, не приемлющих обновленчества. С позиции традиции, та реформа церкви была надругательством над архитектоникой органичной связи Бога и Храма. Ибо заповедно верным считалось тогда, что только двуперстие отображает «истинную догматику христианского Символа Веры – распятие и воскресение Христово, а также два естества во Христе – человеческое и Божественное». В трёхперстном же крестном знамении, в аспекте догматики содержания получалось искажение подлинного смысла: будто на Кресте была распята Троица. Церковной клятвой и постановлениями Стоглавого собора 1551-го закреплялась сохранность двуперстия: «Аще ли кто двемя персты не благословляет якоже и Христос, или не воображает крестнаго знамения, да будет проклят». Ибо тот «постмодерн» духовной трансформации менял само понятие грех. Дезориентированная паства, выбитая из традиционной колеи вероисповедания, потеряла этическую уверенность в распознании «правого» и «грешника». На Страшном Суде «поставит Господь праведных одесную Себя (по правую руку), а грешников – ошуюю (по левую руку). Стояние грешников по левую руку означает и положение руки при совершении крестного знамения на левое плечо». Подспудный страх не угодить бы из-за возникшей неразберихи к «еретикам безблагодатным».

Воссоздавать единство трудно. Сперва сращивают разъятые части, потом одухотворяют живой водой и уж затем – возвращают душу. Однако процесс пошёл. На поместных соборах 1918 и 1971 гг. Русская церковь признала равноспасительность старых обрядов. Единоверческая церковь возвращает старообрядцев из раскола во Вселенскую Церковь. «Единоверие» как одна вера – Вселенской Православной Церкви. Митрополит Антоний (Храповицкий) восстанавливает истину о Патриархе Никоне («Мирный труд», 1910, №9, с.140-171). С отстоянием тезиса «Византия – праматерь России» (чему помог убедительный и притчево назидательный отличный фильм Митрополита Тихона «Гибель империи. Византийский урок»), христианский космополитизм хулимого Никона предстаёт «апостольским неовизантизмом». Патриарх Никон, по сути, и отстаивал идею «симфонии властей» («двуглавие» – духовной и светской) во главе с православным Царём-Самодержцем, помазанником Божьим.

Но объединённые Православием, воители общерусских духовных ценностей в едином строю противостояли Католицизму. Как утверждает философ-богослов Василий Зеньковский, Католичество, довольствуясь лишь внешней атрибутикой благочестия, не приняло учение Христа о внутреннем обращении человека к правде и любви. Тем самым отвергло Благовестие Христа о свободе (тогда как Православие воистину свободно во Христе), а, следовательно, в глазах ортодоксального подлинноверия – утратило истинно христианское начало.

Зато явилась идея теократии (Бог плюс управление), которая, будучи приложенной к социуму, породила соблазн подчинить человечество единой власти. Все беды отсюда. Христианство, реформированное католицизмом, «социалистично» – в смысле насильственного приведения людей к социальному «раю» (заталкивание в «муравейник» хрустальных снов Веры Павловны). От невольных последствий католической реформации христианства – «католического социализма» – рукой подать до революционного социализма с человеческим лицом: «тот хаос свободы, хаос аморализма, в котором пребывает современное человечество, создан тем, что католичество отвергло Христово учение о свободе». Модернизация внутри церковной жизни Католицизма явилась катализатором революционно-позитивистских социальных потрясений. В «Легенде о Великом Инквизиторе» обыгрывается католическое утверждение, что человечество неспособно к христианской свободе. Потерявший веру в Христа Инквизитор хочет разрешить социальную проблематику без Христа, но с помощью отошедшей от заветов «больной» католической церковной организации.

Католичество, как полагал славянофил А.Хомяков, изменяет началу свободы во имя единства, а протестантство – наоборот. Только Православие осталось верным духу христианства, являясь гармоничным сочетанием единства и свободы в принципе христианской любви. Католичество прониклось рационализмом, отвергнув соборное начало; протестантство лишь развивает католический рационализм, ведущий от единства к свободе. Запад, – констатирует Н.А.Нарочницкая, – это свобода «от чего» (отсутствие ограничений), а Россия – свобода «для чего» (зачем нужна свобода). Православие – это СВОБОДА СЛУЖЕНИЯ ХРИСТИАНСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ «ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА СВЯТАГО ДУХА».

В Православии сохраняется вся правда свободы, данной человеку, но преодолевается её хаос. Православию не нужно «уединение», эгоистичное развитие личностного начала. Русско-православный путь исцеления предполагает, что социальные противоречия разрешаются не через насильственное навязывание человечеству счастья (потребительство, гедонизм, успешность), а посредством примирения всех и всего в лоне Церкви. Соборное православное сознание воцерковляет жизнь. Это и есть тот положительный идеал, который воодушевлял Достоевского и который он понимал не как внешнее подчинение всей жизни Церкви (так представляет католичество), но как свободное и внутреннее усвоение жизнью христианских начал во всех её формах бытия. Русская всечеловечность способствует осуществлению Христовых заветов на земле. Через покаяние вернуться к Бого-этическому себе. Чем глубже пал человек – тем значительнее подвиг его нравственного воскрешения. Страдание – во искупление содеянного греха-зла. Если оно воспринято искренне и глубоко, свободно явлено и по-настоящему выстрадано – моральное исцеление возможно. Таковы духовные скрижали русского мировоззрения и миросозерцания. Наша традиционно-религиозная модель мировосприятия базировалась на абсолютизированном противостоянии полюсов добра и зла.

Русско-Византийские цивилизационные гены целительны: в них нет самодовольного стяжательства, морали лавочников, эгалитарного прогрессизма, равнения на «среднеарифметическую» посредственность, кумиризации земного, внесамодержавной государственности. Отрыв свободы от Креста – «грешный рай» – нравственный коллапс для русского сознания. Потому незамутнённая ревизионизмом адаптации, первозданная чистота Православия обречена на «стязания с Латиною». Ибо Русский «верующий разум» – истинно Боговерный и вольный во Кресте. Православие сознаёт себя подлинным, нереформируемым христианством, тогда как реформация католицизма невольно способствовала революционизации сознания европейцев.

Для старообрядцев и дерзкий реформатор Петр Первый – сущий «антихрист», «первый большевик»: ибо отменил патриаршество, подчинил Церковь государству и «приостановил» русскую святость. Петрова реформация поломала русскую консервативную традицию, смутила национальную кодировку. Казус с «бородой» обернулся разрушением традиционной российской иерархии ценностей. Пусть и усилил имперскую державность заимствованной у Европы атрибутикой. Его новации шокировали русское миросозерцание и мировоззрение. Философ Жан-Жак Руссо подметил о Петре: «Он хотел сначала создать немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы создавать русских. Он помешал своим подданным стать когда-нибудь тем, чем они могли бы стать, убедив их, что они были тем, чем они не являются… Так наставник-француз воспитывает своего питомца, чтобы тот блистал в детстве, а затем навсегда остался ничтожеством». Мыслитель консервативного лагеря Жозеф де Местр ставит в вину Петру величайший грех неуважения к своей нации – «страна отдана иностранцам и вырваться из их рук можно лишь посредством революции… Отняв собственные обычаи, характер, нравы и религию он отдал её чужеземным шарлатанам и сделав игрушкою нескончаемых перемен». Стремление Императора сделать Россию Голландией (и флаг нынешний в РФ – такой же масти триколор) подрывало «дух народный», то есть самые основы самодержавия, «нравственное могущество государства». В связи с чем, Карамзин в записке «О древней и новой России» пишет: «Мы с приобретением добродетелей человеческих утратили гражданские. …Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр». Карамзин вменяет в вину Петру многое, а главное – создание европеизированного правящего слоя, который, по сути дела, перестал быть русским. Он обвиняет его в этом гигантском болезненном социокультурном расколе, разрыве между верхами и низами.

«Вменение Петру создания социокультурной пропасти между верхами и низами, чреватой революцией. И это вменение, пожалуй, одна из главных скреп русской консервативной идеологии до 1917 года. Да и после», – констатирует знаток русской консервативной традиции воронежский историк проф. Аркадий Минаков, добавляя: Петр «верхний слой денационализировал. Сделал его космополитическим. А значит – малопригодным для решения тех проблем, которые стоят перед русскими и Россией».

Дам краткую ретроспекцию вех возвращения России к себе. Древнерусский основательный «крепкодушный» панэтизм, рассматривавший бытие как онтологизацию морального воззрения на мир, всё же уступил место (на радость масонам) «инновационному» пути развития. В последекабристской России началась «фаза надлома» (теория этногенеза Льва Гумилева). При Пушкине, писал в предисловии к моей книге «Пушкин и Загоскин» академик РАН Александр Панченко, «пришёл конец той “органической” России, памятник которой воздвиг в “Войне и мире” Толстой. Затем русский дух оказался загнанным в подполье или изгнанным на чужбину». Нравственность есть правда – лейтмотив Шукшинства и возрожденческой «деревенщины». Голос князя Шербатова из XVIII века «О повреждении нравов в России» звучит серьёзным предупреждением современников о пагубности чуждого нации реформирования. Он справедливо полагал, что нравы допетровской Руси были здоровее и правильнее для «сохранения народа», и что лучше было бы вообще обойтись без реформ. Если бы воцерковлённый духовный костяк народа и имперской державности не были крепки, то Россию не пришлось бы ломать через колено дважды за один XX век: сперва – большевиками-ленинцами, потом – большевиками-ельцинцами. В пост-Беловежской России установилась атмосфера чужебесия. Лев Гумилев, предвидя губительность метастаз запущенной деградации страны, пророчествовал в 1992 году: «если Россия будет спасена, то только через евразийство».

1. Перманентный конфликт цивилизаций вступил в очередную предвоенную конфронтацию. Россия, как констатирует историк А.Тойнби, сопротивляется имплантированию чужого «цивилизационного клина». И без закона Ньютона понятно, что сила противодействия должна быть не слабее силы действия. Однако тот факт, что страны Восточной Европы почти беспрепятственно со стороны РФ кооптированы в Североатлантический Альянс, говорит об отсутствии стратегического паритета между сторонами конфликта. Геополитическое пространство России стремительно сужается, как шагреневая кожа. Запад вплотную приблизился к границам Российской Федерации. «Красная линия» сигнализировала об опасности.

Как справедливо полагал политолог С.Хантингтон, «линии разлома между цивилизациями – это есть линии будущих фронтов». Не потому ли в 1945-м американский генерал Джордж Паттон гнал без передышки своё воинство встречно с русскими – чтобы помешать маршалу Георгию Жукову занять тогда всю Европу. Тогда «линия межцивилизационного разлома» пролегла близ германского города Торгау на реке Эльба; сейчас – считанные минуты ракетно-подлётного времени.

И только когда Украина стала антироссийским военным плацдармом и настойчиво запросилась в НАТО (пространство в 5-7 «ракетных» минутах от Москвы!), Кремль 17 декабря 2021 года потребовал от Запада письменной гарантии прекращения военного осваивания Украины и отведения всей военной инфраструктуры на позиции 1997-го. Иными словами: предложено капитулировать в еще неначатой войне. В древнем трактате «Искусство войны» китайского полководца Сунь-Цзы сказано: «Сражения и захваты не могут считаться высшим мастерством военных действий, таким мастерством является сдача армии противника без боя».

«Наши предложения отвергаются» – сетует МИД. Оно и понятно. «Россия очень сильно уступает НАТО как по людским и по промышленным ресурсам, так и по общей мощи вооружений… Из-за отсутствия паритета НАТО ведёт себя гораздо более уверенно и нагло, а альянс гораздо меньше склонен идти на какие-то компромиссы, чем во времена Советского Союза», – мнение военного эксперта Б.Юлина. Без гиперзвукового оружия и мощного ядерного арсенала Россию давно бы разобрали на горстку «самостийностей», а остатки – прямиком на «мшистые топкие берега».

Более горевое нежели провокационное обращение В.Путина наверняка замотают на январской пустоговорильне «согласования». Вот если бы настоящий ультиматум грянул мол «достали! ни шагу назад!», подкреплённый готовностью в случае невыполнения всей совокупности пунктов задействовать план академика А.Д.Сахарова: создать между Канадой и Мексикой «пролив имени Сталина» – наверняка был бы другой коленкор. Нужно просчитывать стратегические многоходовки на опережение и ковать неустанно волю к победе. Чтоб не получалось «как всегда»: Украина прозападно «майданилась» в атакующее звено НАТО, а жадные и беспринципные «оккупанты» заправляли танки «незалежной» российским горючим. И только когда всё «смайданилось» в гордиев узел, РФ «была вынуждена что-то делать». Если бы не сложившаяся форс-мажорная ситуация, вряд ли Кремль прибег бы к столь дерзкой, алогичной для себя практике принятия высших решений. Остаётся надеяться, что Джо Байден воспримет всерьёз предупреждения России об «адекватных военно-технических мерах» в ответ на действия США и НАТО.

2. Как бы то ни было, безнаказанному гибридно-военному третированию России коллективным Западом наконец-то выдвинута «предъява». «Мы хотим, чтобы в России была официальная, иже не прейдеши, идеология, базирующаяся на учении Русской православной церкви. Мы хотим, чтобы эта идеология была единственным или хотя бы главным основанием для внешней политики Государства Российского» – требует патриотический «Царьград».

Православие – форпост русской идеологии «стратегического консерватизма», способной на наступательный брусиловско-приштинский прорыв петли Анаконды вокруг горла России. С появлением политической воли со стороны правящего истеблишмента РФ картина мира изменится, с точки зрения как изнутри, так и извне. Главное – Россия снялась с дрейфа и двинулась от «общечеловеческой» охмуриловки к своим религиозно-корневым смыслам. Вопрос обретения и укрепления национальной идентичности носит для России фундаментальный характер. Была реконструирована великодержавность России, основанная на ее исторических традициях: идеях особого пути, самобытности, суверенности, русской цивилизации. Упорядочивается внутренний и международный ландшафт в соответствии с православными ценностями.

Благодаря выдвижению собственного бренда «стратегический консерватизм» Кремль, по оценке экспертов вашингтонского Центра стратегических и международных исследований Х.Конли и Д.Руя в статье «The Kremlin Playbook 3» («Кремлёвские планы») стремится достичь следующих целей: 1. Снизить прозападные настроения в целевых странах; 2. Усилить поддержку политических действий России (внутри страны и за рубежом) и узаконить нарративы Кремля; 3. Подорвать поддержку членства в ЕС среди государств-членов и уменьшить поддержку членства в ЕС и НАТО в странах-кандидатах; 4. Сохранить страны постсоветского пространства в сфере влияния России; 5. Подорвать внутреннюю сплочённость, суверенитет и, возможно, территориальную целостность таким образом, чтобы это поддерживало интересы Кремля (например, Босния); 6. Сместить или ослабить руководство Вселенского Патриархата (который рассматривается как препятствующий объединению православного мира под руководством России); 7. Отменить санкции (сопутствующая и долгосрочная выгода) и подтолкнуть западные правительства к учёту политических интересов России.

Так якобы выглядят «стрелки на карте наступления» новой идеологии, наречённой западными кремленологами «стратегическим консерватизмом» (Strategic Conservatism).

«Враг у порога нашего дома! Нам некуда дальше отступать!» – обозначил диспозицию В.Путин. Союзников по-прежнему только два: «армия и флот» (фраза Александра III). Так что «с нами Бог и Андреевский флаг». Бог явил духоподъёмную идеологию Русской Победы, вместе с концом эры торжества чужебесия, опутавшего Русь. Россия «сосредотачивается» под Христовыми хоругвями как «символом победы над смертью и диаволом». Здравый национальный консерватизм привит «наукой побеждать». Упрочение духовно-цивилизационного арсенала усилит военную безопасность государства.

Для России первостепенна задача восстановить свой исконный мировоззренчески-геополитический «код», представляющий собой совокупность ключевых представлений россиян о своём месте в истории и мире, внешнеполитической стратегии и национальных приоритетах. Как китайцы в политике: по всем договорам неизменно требует «дуйдэн» – паритета взаимоотношений, мер и шагов. В соответствии с духовным концептом «инь и ян» («хаос и порядок»): упорядочивание сущностей – прекращение действия хаоса.

3. Евразиец Пётр Савицкий, будучи помощником Петра Струве в правительстве Врангеля, утверждал: «кто бы ни победил в Гражданской войне – «белые» или «красные», – всё равно Россия будет противостоять Западу, всё равно она будет великой державой, всё равно она создаст Великую Империю». Для Евразийской России подходит неовизантийская модель государственности – основанная на сочетании религиозных ценностей Православия с началами Империи во главе с Самодержцем (как вариант – функцией его).

На Византизме «симфонии властей», где Церковь и монархия («вождь народа») тесно сотрудничают в едином социальном литургическом делании – всеобщем спасении – базируется идея «Пятой Империи» Александра Проханова. Чтоб воссияло Мономахово «государство правды» – справедливость, спасение, добро. Истинный консерватизм может быть только верным хранением Божественной Истины. Государство и Церковь выполняют общекорневую миссию: вместе с народом осуществляют преображение мира. Митрополит Илларион предсказывает русским великое духовное будущее, применяя к ним евангельскую истину «последние станут первыми».

Сквернословят «справа» и «слева» по поводу сурового облика русского имперского консерватизма: в адрес «черносотенно-монархических идей с державным сталинизмом», с «фантазиями ретрограда Путина». Андреас Умланд, сравнивая «Евразийские» проекты Путина и Дугина, пишет о «правоэкстремистском интеллектуализме в неоавторитарной России».

«Гиперконсерватизм» – пугало для либералов: «В конечном счёте, – считает политолог А.Малашенко, – этот гипер ведёт к распаду государства – возможно, под напором возмущённой улицы, а возможно, и под ударами экстремизма». Историк А.Минаков считает, что консерватизм в России всегда коррелирует с сильной, централизованной, мощной иерархической властью. Ибо в русских условиях только такая власть может обеспечить необходимую мобилизацию как материальных средств, так и людских ресурсов для ведения многочисленных войн. Выжить можно было только при наличии мощнейшей централизованной власти, воспринимаемой народом как благо и отождествляемой с тем, что сейчас называется цивилизационным кодом. Основополагающие смыслы духовной корневой системы жизнеобеспечения России – это неразрывно связанная разновидность триады Духовность, Державность и Соборность – содержание Русской идеи.

Церковный раскол XVII века нарушил целостность Триады. Возник острый конфликт между светской и духовной властями, закончившийся утверждением первенства власти Царя над властью Патриарха.

Полтора столетия либерал-революционирующая «элита» систематически разрушает архитектонику русского мироустройства и миропонимания. Архаист адмирал А.С.Шишков одним из первых заговорил о том, что вестернизированный верхний слой, по сути дела, превратился в некий особый народ, живущий в пределах большого народа, который сохранил подлинные русские ценности.

И не исключён смертельный клинч схлёстки либералов/западников и консерваторов/охранителей заповедных национальных традиций. «Две России: Путин vs. Навальный». Этот феномен, тенденцию, предварительный результат я высветил в своей статье от 2 марта 2007 г. «Преодоление системных угроз национальной безопасности России»: «Говоря о национальной безопасности современной постбеловежской России, следует уточнить о какой из двух существующих ныне «Россий» идёт речь. Ведь либеральная свистопляска 1990-х годов поломала страну через колено на две неравные противоборствующие «России»: олигархически-мафиозную и подзаборно-нищенствующую.

Отечество, духовно оккупированное и разграбленное несправедливой приватизацией, фактически расколото на вотчину сверхбогатеев и жалкое бытийство обездоленного большинства. Разорван социум на два антагонистических лагеря. Соответственно, у каждого из этих образований – свои мировоззренческие и миросозерцательные критерии истины, разные потребности, несравнимые вызовы и угрозы, виды на будущее и сценарии стратегического развития страны».

И вот недавно В.Путин предложил свой проект новой общенациональной идеологии – «здоровый консерватизм». Важно чтобы закладывался на века востребованный обществом курс всесферной патриотизации державы, а не остановилась власть на квасном патриотизме – для временных нужд власти: выборы-2024 и альянсность Украины. Социолог Карл Маннгейм считал, что особая идеология служит защите определённого политического или социального порядка от угрожающих ему внешних и внутренних вызовов. Пройдёмся по этапам сотворения новой государственной идеологии.

4. Беловежским заговором был ликвидирован Советский Союз. Началась Новейшая история России – сперва в общности СНГ, а затем в облике обкромсанной, десуверенной, коматозной РФ, воссиявшей щедринским восторгом глуповцев, освободившихся от себя самих (12 июня 1994 – официальное празднование «независимости России». Она что: разве была колонией СССР?)!

Отечество, раздербаненное в «лихие 90-е» «криминал-революционерами», лишили победной идеологии Красной империи, запретив 13-й статьёй Конституции РФ установление взамен её какой-либо иной «в качестве государственной или обязательной». Советские мировоззренческие постулаты – надёжные и испытанные мобилизаторы народа на подвиг и труд, клеймились как «совковые» пережитки. Рулящий «этой страной» компрадор-олигархат вполне устраивал установившийся коллаборативно-корпоративный строй «экономики трубы», с политикой договорняка «газ со скидкой». «Мы абсолютно отказались от нашего мотивированного проекта и от какой-либо духовно-ценностной составляющей. Живём ради «повышения благосостояния», – суммирую вывод системного аналитика Сергея Михеева.

Но Божьим промыслом и путинскими усилиями госпереворот оказался недоворотом (моя формулировка). Россия возрождается из пепла и руин. В ситуации эскалации угроз и вызовов РФ актуализировался вопрос о создании общенациональной идеологии –гармонизаторе социума, оптимизаторе духа народа и «тротиле» информационно-организационного оружия в геополитическом противоборстве.

Правда, у класса начальников есть среди средств управления массами (по недопущению хаотизации социума и вспенивания «Березовой революции») и нечто идеологическое: набор, как характеризует философ Ольга Малинова, «сравнительно устойчивых и узнаваемых систем смыслов». Но эта методология оказалась порочной: «возникла коллизия бесправия одних при диктате других членов общества», и стал «очевиден потенциал «злоупотребления властью» для ослабления конкурентных шансов оппонентов, вплоть до ограничения идеологического плюрализма путем запрета на высказывание тех или иных идей в публичных средах. … Властвующая элита не вправе использовать государственные инструменты принуждения, чтобы навязывать собственные представления как обязательные или исключать право на высказывание иных точек зрения».

Да, Госдума нередко принимает законы, с позиции непримиримой оппозиции, – сравнимые с «оккупационными». Многие формы общественного протеста объявлены незаконными. Взять, к примеру, штрафы или принудработы за «оскорбление представителя власти» (УК РФ, Статья 319). Страшно далеки такие от народа. Россия, выбитая беловежским путчем из своей привычной жизни и даже цивилизационной колеи, всё никак не может полноценно самоидентифицироваться и упорядочиться. Прожект капитализма с человеческим лицом не получается: слишком жаден до сверхприбылей олигархат, да при скупости властей на достойное исполнение «социальных гарантий». А СССР-2 – пока кошмарит воображение ГУЛАГом.

Относительно вопроса о взаимосвязанности плюрализма, госидеологии и личностной свободы. Либеральный консерватор правовед Борис Чичерин политические свободы (право участвовать в государственной власти) рассматривал как высшее развитие личной свободы и ее единственную гарантию: «Пока власть независима от граждан, права их не обеспечены от ее произвола: в отношении к ней лицо является бесправным». Консервативно-либеральное понимание исключает обскурантистскую практику воздействия на «толпу» в заданных властями параметрах.

Для гармонизации социума явно недостаточно рецептуры мультяшно-ельцинской демагогии кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!». Нет объявленного «консенсуса» обворованных и воров – бенефициарами приХватизации. Вопиющее социальное неравенство между «нищебродами» и «златояхтовиками» – это никак не согласуется (пока?) с тезисом жить в добром согласии «по справедливости и по закону».

Постсоветская идеосфера три десятилетия вырабатывала крайний антиэтатизм – минимизацию роли государства и пропагандировала вместо совести прагматику безбожного обогащенияТакой прозападный крен парадигмы России был закреплён суперпрезидентской Конституцией. Потому подорванные силы минимизированного и ослабленного государства спровоцировали серию терактов с 1991 (Дагестан) по 2004 (Беслан). Но Владимиру Путину удалось переломить тогда «пагубный мегатренд» (регресс, дерегуляцию) укреплением «вертикали власти» и ускорением осуществления национальной самоидентификации.

В октябре 1994 г. С. Шахрай и В. Никонов обнародовали «Консервативный манифест» – «консерватизм с российским лицом». В нём содержались основные постулаты классического консерватизма, подкреплённые цитатами от У. Черчилля до К. Леонтьева. В то же время предпринимается попытка создания идеологической доктрины «демократического патриотизма» (В.Шумейко, В.Костиков). Составными элементами «новой идеологии» стали: концепция формирования политической нации «россиян»: общепатриотическая риторика, включавшая в себя идею России как великого государства, заявления о необходимости реинтеграции постсоветского пространства, с ведущей ролью России как «первой среди равных», воскрешение формулы «единая и неделимая Россия» (из «Послания президента Федеральному собранию». – «Российская газета», 1994, 25 февр.). Но теория «новой российской нации» не прижилась. Применение же формулы «единая и неделимая Россия» для «наведения конституционного порядка в Чеченской республике» сработала. Российская государственность устояла перед сепаратистским вызовом «Ичкерии».

С 1996 по август 1998 гг., по оценке историка Сергея Пантелеева, – активное время поиска «национальной идеи», призванной консолидировать общество. После непростой победы на президентских выборах («голосуй – или проиграешь!»), еще более обостривших идейную поляризацию российского общества, Б.Ельцин 12 июля 1996 инициировал процесс разработки единой национальной доктрины, поручив выяснить «какая национальная идея, национальная идеология – самая главная для России» («Независимая газета». 1996, 13 июля). Однако кризис 17 августа 1998 (впервые в мировой истории государство объявило дефолт по внутреннему долгу) подвёл черту под проводившммся с 1992-го социально-экономическим, политическим и идеологическим курсом.

Этап с сентября 1998 по конец 1999 гг. – возгонка «консервативной волны», на гребне которой осуществлялась операция «преемник» – транзит власти без потрясения/революции. Консервативная доктрина Е.Примакова – стратегия укрепления государства с построением «социально ориентированного рынка с государственным участием» – отвечала ожиданиям власти и общества. Идеологическая ниша «просвещённого» консерватизма (завуалированная триада графа С.С.Уварова) закрепилась программным положением о необходимости «национальной идеи», понимаемой как «патриотизм, державность, государственничество и социальная солидарность» («Независимая газета». 1999, 30 дек.). Но одно дело провозгласить консервативно-державный курс, а другое – реализовать. Как заявил тогдашний серый кардинал Кремля Владислав Сурков, «мы, конечно, безусловные консерваторы, хотя пока и не знаем, что это такое».

И всё же вектор идеологических поисков властью шёл, согласно классификатору этого процесса С.Ю.Пантелееву, от западничества – к патриотизму, от радикализма – к консерватизму, от «свободного рынка» – к государственничеству, от идеологического нигилизма – к единой национальной идее.

С учётом ситуативной турбулентности мировой экономики, глобальности системного кризиса и ковидной трансформации миропорядка, в октябре 2021 президент В.Путин на Валдайском форуме определил путеводный мейнстрим российской интенции – здоровую консервативную идеологию как целостную систему идей и ценностей русского мировоззренческого охранительства. Эта концепция политического курса страны называется им то «здоровым», то «разумным», то «умеренным» консерватизмом.

Известный российский идеолог и евразиец Александр Дугин в серии очерков «Либерализм – угроза человечеству» писал: «Интуитивно стремясь сохранить и восстановить суверенитет России, Путин вошёл в конфликт с либеральным Западом и его глобализационными планами, но и в альтернативную идеологию это не оформил». А разве он собирался «оформлять» какую-то развернутую антизападную идеологию? Вряд ли. Ибо его конфликт с либеральным Западом не имеет антагонистического характера. «В отличие от Бориса Ельцина В.В.Путин не радикал. В отличие от советских лидеров он не догматик».

Путинский консерватизм есть идеология сохранения общества таким как есть на данный момент (конечно же, с перспективой имманентного развития). Понятно: перемены «без потрясений». Но поскольку общество поляризовано – всем не угодишь. А вот выбор президента кому угодить – за ним. Замалчивается в идеологическом проекте, а значит консервируется, узаконивается вопиющее социальное неравенство, образованное несправедливым присвоением общенародного достояния. Какая же тогда консолидация народа в годину нелёгких испытаний?!

Полагаю: при конструировании умозрительных социально-политических схем надобно учитывать русский культурный феномен – ЭФФЕКТ ПРИТЯЖЕНИЯ К ТРАДИЦИИ ИНОГО, или этногравитационную константу (мой термин). Например, у Достоевского персонаж Фалалей – видит постоянно сон про белого бычка. Ещё пример – от политика В.С.Черномырдина: «Какую бы общественную организацию мы ни создавали – получается КПСС». Да и сам русский «консерватизм» разве не таков же? В политической российской науке он синонимичен понятию «монархия», понимаемой как Самодержавие. Так что «охранительство» подлинных ценностей русской корневой системы априори должно быть проимперским, православно-народным – с приматом справедливости, совести, чести, доблести.

Либеральное «крыло власти» превентивно на страже. Историк А.Малашенко, ещё в 2017-м почуяв тенденцию правящих «оконсервироваться», предостерегает: «попытки выбрать что-то одно – консерватизм или либерализм – приведут общество к потрясениям, от которых можно и не оправиться». Однако путинская идеологическая заявка общегуманитарна, без кардинальных новаций: «Консервативный подход – не бездумное охранительство, не боязнь перемен и не игра на удержание, тем более не замыкание в собственной скорлупе. Это прежде всего опора на проверенную временем традицию (да, но на какую именно? – Е.В.), сохранение и преумножение населения, реализм в оценке себя и других, точное выстраивание системы приоритетов, соотнесение необходимого и возможного, расчётливое формулирование цели, принципиальное неприятие экстремизма как способа действий». Как будто всё перечисление привычного ряда вещей ради вклинивания последнего пункта – экстраординарного «экстремизма». Но что именно понимается под ним в контексте посыла Путина? Предвыборная смута? Несанкционированные митинги? Почему наряду с перечнем общенациональных задач значится этот пункт компетенции МВД? По каким критериям это понятие определять? По практике применения статьи 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»? Но в народе считают эту «норму закона» антирусской: ибо по ней караются, судя по негласной статистике, преимущественно русские националисты (но без этих энтузиастов русскости не быть боевому духу нации!). В общем, без уточнения дефиниции остаётся гадать: то ли «коктейль Молотова», то ли ленинский «массовидный террор».

Путинский идеологический концепт базируется на бердяевской «философии неравенства». Если это намёк на крепёж системы неравенства в российском социуме, то трудно отделаться от мысли о противодействии народа в ответ на такое произвольное действие власти. А бунт в России, по Пушкину, «решительный и беспощадный». Востребованная российским обществом неотложная тотальная справедливость не может дальше игнорироваться популистским режимом, допускающим лишь косметическое прихорашивание его антинародной неприглядной сущности, а не прежде всего демонтаж изначально гнилой конструкции. Хотя Кремль заверяет, что возврата к 1937-му не будет, почему-то свой человек в коридорах власти то и дело публично подсказывает назначить его ГлавСМЕРШевцем. Всё не столь однозначно.

А к Н.Бердяеву если апеллировать – то с большей осторожностью. Ибо этот философ-экзистенциалист – «великий путаник», и может завести не туда. Более подходящим для выработки новой идеологии мне представляется зачинатель русской политологии профессор Московского университета Б.Н.Чичерин (пусть и объявил его Н.А.Бердяев «врагом демократии»).

Б.Чичерин отстаивает конституалистский политико-правовой идеал. Руководящей идеей его «Курса государственной науки» было стремление «примирить начала свободы с началами власти и закона». Таков базовый постулат чичеринской программы охранительного либерализма, основной политический лозунг которого – «либеральные меры и сильная власть». У него же технологически умело сопряжено «неравенство» со «справедливостью»: «Равенство состояний столь же мало вытекает из требований справедливости, как и равенство телесной силы, ума, красоты». Равенство прав (формальное) нельзя заменить равенством состояний (материальным). В русской политической культуре мало кто обосновывал столь убедительно онтологическую природу неравенства. Разве что ещё философ и дипломат Константин Леонтьев, для консерватизма которого Лев Толстой и Федор Достоевский – лишь «розовые христиане», не в должной мере препятствующие тенденции отпадения русского народа от Православия. Глубокая воцерковленность побудила его стать монахом.

«Президент Путин, – писал я в 2007-м, – наверняка знаком с либерально-консервативной концепцией Бориса Чичерина, сформулировавшего политический принцип, весьма подходящий для нынешней власти в России: «либеральные меры и сильная власть». «Это был, – характеризует Чичерина Бердяев, – редкий в России государственникочень отличный в этом и от славянофилов, и от левых западников… Он принимает империю, но хочет, чтобы она была культурной и впитала в себя либеральные правовые элементы». Пункты, созвучные с путинскими.

И ещё штрих в пользу чичеринского лекала для кройки идеологии. Попутал-таки Бердяев. «Консерватизм, – пишет философ, – это не то, что мешает идти вверх и вперед, а то, что мешает идти назад и вниз, к хаосу». Хаос присущ состоянию до консерватизма. У Путина же «хаос» – гипербола, употребление в переносном смысле, уподобление подрывной (террористической) хаотизации масс. Бердяевский импульс другого замеса: да, «напор хаотической тьмы снизу» (это верно), но не анархо-протестантов, а «первородно-греховной зверино-хаотической стихии в человеческих обществах». А главное у Бердяева вот что: «хаотическая бесформенная тьма сама по себе не есть ещё зло, а лишь бездонный источник жизни». Путинская же мысль о бытовом «экстремизме» не вытекает из бердяевского онтологического «зла». С советничеством по «злу» – плохо в РФ, хотя Институт философии РАН потратил 742 тысячи рублей на исследование об аде и зле.

Зло не изначально, а постфактумно. Конфуций тому свидетельствует: «Зло не имеет самостоятельной причины в мироздании». Зло не могло быть создано добрым Небом в качестве самостоятельного элемента мира. Оно проистекает от нарушения порядка (не имеется в виду «общественный порядок»!), то есть от нарушения добра непониманием небесного порядкаМы вносим в мир беспорядочность, разрушая изначальную гармонию, мы создаём в нем хаос, тем самым нарушая и уничтожая первоначальный порядок. Так появляются несчастья и беды, так появляется зло. Таким образом, оно есть результат нарушения мирового баланса или упорядоченности. Зло – это разбалансированность мироздания. У бердяевской идеи уровень конфуцианский: спарка хаос – порядок. В китайской «космогонии» хаос – позитивная первокатегория, противопоставляемая порядку. Смысл отнюдь не из разряда «массовые беспорядки».

Категории «целостность» – «хаос», «порядок» – «деструкция» корреляционируют меж собой. «Единство-разделение» возникло в мире как проекция абсолютного Дао на несовершенный мир (возникает, как говорит синолог проф. А.А. Маслов, абсолютное соположение, мистическое перетекание «Дао-человека», который так и именовался – «даоши»). От этого контрапункта исходит и античная этика: власть всеобщего над человеком – идея единства индивида и государства, причём человека самоценного с перспективой возможности противопоставления себя миру социального бытия (как говорил поэт О.Э.Мандельштам: «С миром державным я был лишь ребячески связан…») и возвращения при желании в свой собственный, внутренний мир (эпикуреизм, стоицизм).

Так что самый раз индокринировать в новую идеологию элементы либертарианского консерватизма: правое политическое течение, которое стремится объединить либертарианские и консервативные идеи, то есть, пытается развить идею сохранения традиций и сохранения консервативного курса развития, при этом сохраняя индивидуальную свободу отдельного человека. Соборность позволяла человеку видеть в себе личность или, говоря словами А.И. Клибанова, христианство воспитывало внутренний суверенитет личности. По абрису и сущности путинская идеологема – «либертарианский консерватизм», а потребность же России, как осаждённой крепости – иная: «стратегический консерватизм Победы».

Кстати, по Бердяеву, консервативное начало требует органичной слиянности власти и народа: «Если консерватизм существует лишь у власти, оторванной от народа и противоположной народу, в самом же народе его нет, то всё развитие народа делается болезненным. В консерватизме, как связи с вечностью, должна быть не только сила, но и правда, привлекающая сердце народное, обоснованная в его духовной жизни. Постылый и отталкивающий консерватизм бессилен, он может насиловать, но не может привлекать к себе и вести за собой. И несчастна страна, в которой всякий консерватизм сделался постылым и насилующим. Когда консерватизм ассоциируется в народном сознании с препятствием для развития и с враждой к творчеству, то в стране готовится революцияВиновными в этом бывают и те консервативные силы, которые допустили в себе омертвение и окостенение, и те революционные силы, которые восстали на вечные начала, на непреходящие ценности и святыни. Энергия консервативная должна быть имманентна народу».

Консерватизм (conservo – «сохраняю») может быть компонентом в разной мировоззренческой комбинаторике. Так что «идеология порядка и охранительства» подвопросна. Ведь «порядок» в лозунге «анархия – мать порядка» – не легитимен для «охранительства». И то же самое – о власти. А если это «отмытое самовластье»? Консерватизм для России – естественный исторически и ментально выверенный консолидатор народа и предпосылочное условие установления нового баланса сил – гаранта глобальной безопасности. Поскольку только русский духовно-цивилизационный архетип способен явить собой мощный заслон против экспансии антихристианского Нового мирового порядка. Пробил час великих испытаний, чтобы власти продолжать быть неискренней с народом. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Не веря в добровольную смену «неизменного» основного курса страны, последователи народно-монархической стержневой русской ориентации уповают на спасение Отечества «национальной военной диктатурой». О путчевом сценарии смены власти пишут и на Западе: например, в книге Кэтрин Белтон «Люди Путина: как КГБ захватил Россию, а затем взялся за Запад» (Catherine Belton, «Putin’s People: How the KGB Took Back Russia and Then Took on the West»). Ясно одно: без смены парадигмы нынешнего курса РФ – «национализации» самой логики мышления и усиления прорусской доминанты –страна утратит не только суверенитет, но и жизненные ресурсы для воспроизведения нации. Деградация и депопуляция народонаселения РФ – демографическая катастрофа с геостратегическими последствиями (с численно малым народонаселением в 145 975 300 человек – трудно сохранить Родину от Калиниграда до Владивостока).

«Главным началом» путеводной идеологии должно стать усвоение аксиомы: Русская идея – имперская по сути – «зиждитель национального самосознания, культуры и религиозного промысла, как предназначение нации». Её категории Духовность, Державность и Соборность триедины – по образцу Святой Троицы и триады Добро, Истина и Красота. И помнить, что и либерал не жупел, и консерватор – не спасение, если не живут Россией. Как Герцен говорил о западниках и славянофилах: они «смотрели в разные стороны», а «сердце билось одно». У таких своих задор молодости мудреет с возрастом, без сшибки друг с другом живут: «Кто в молодости не был либералом – у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором – у того нет ума».

В плане конкретного примирения идеологических лагерей Русского мира вспоминается один биографический факт. В конце 1970-х мы с философом Петром Болдыревым первыми в Зарубежье попытались примирить между собой «либералов» и «консерваторов». В совместной статье «Солженицын и Янов», появившейся в довлатовском «Новом американце» («New American», New York, №59, 24-31 марта 1981, с.36), вместо привычного «либо-либо» мы объединили полюса, заменив эту расточительную бесплодную дизъюнкцию обнадёживающим «и-и». Задались вопросом: а не просматривается ли в исторических концепциях оппонентов, в их интерпретациях русской истории некоего «единства противоположностей» – при всём видимом и неоспоримом дуализме, очевидной несводимости их одна к другой? Оказалось, что и «прогрессисты» (либералы), и «интуитивисты» неизменных ценностей в истории (консерваторы – сторонники «народной субстанции», «общины», «народной души») идеологически «впадали» в русский «либеральный консерватизм» или «охранительный либерализм» Б.Чичерина, которого высоко ценили как либерал П.Струве, так и консерватор И.Ильин.

Кредо консервативного (конкретного) либерализма можно выразить примерно так: не «либерализм вообще», а включающий национально-культурные традиции; не провинциальный, ущемлённо-национальный «консерватизм» (охранительство), а покоящийся на общечеловеческих культурных ценностях. Иногда в этих идеологических азимутах можно запутаться. Например: в Англии либерализму восемь веков, начавшемуся Великой Хартией вольностей – Magna Charta Libertatum. Стало быть, либеральные ценности свободы личности – более традиционные. Значит ли это, что приверженность именно ценностям либерализма оказывается самым махровым консерватизмом?

За поставленный нами тогда риторический вопрос: не пора ли современной русской оппозиции (с её историографией) обратить более пристальное внимание на этот третий, «средний» путь – дрейф конфронтаторов от противоборства к синтезу – нам досталось по полной от тех и других. 40 лет с тех пор, а позитивной коррекции их взаимоотношений всё нет. А ведь они коррекционно совершенствуют друг друга: спасают общество от «обскурантивания» консерватизма и от «бешенства» либерализма, трансформирующегося в радикализм экстремистского толка (как например, «либеральная империя» Чубайса – непотопляемого «большевика антикоммунизма»). Но свобода не самоцельна и не безгранична.

Распознать бывает трудно что где. Нельзя, например, с уверенностью утверждать: славянофилы – либералы или консерваторы? Их православно-русский консерватизм, как считали А.Хомяков и Ю.Самарин, ретроградно-прогрессивен. Славянофильская доктрина как система включает в себя консервативные, либеральные и социалистические элементы. Выходит: они консервативные либералы. И даже отчасти анархисты: поскольку за славянофильскую концепцию «безгосударственной монархии» (когда царь непосредственно общается с народом, минуя бюрократию) ухватился в своём учении «отец анархии» Михаил Бакунин, почувствовав в ней «национал-анархистскую» привлекательность. «Консерватизм, – пишет эксперт А.Халдей, – взял на вооружение главные постулаты либерализма и стал отличаться от него лишь некоторыми техническими нюансами. Это подтверждено союзом неоконов и демократов в США против Трампа, классического консерватора».

Дефиниция между социальными группами сложнее, чем с аналогами из естествознания. Металлы «тоже» (как и идеологии) подвержены трансмутации и добрососедствуют с себе подобными – металлоидами. Классификация элементарна: неспаренные d-электроны дают жизнь переходным металлам. А тайны социума – приоткрываются дьявольскими отмычками: научили нейросеть определять политические взгляды человека. Искусственный интеллект может по фотографии выявить сторонников либерализма и приверженцев консервативных взглядов. Оказывается: либералы чаще смотрят прямо в объектив фотокамеры, выражая удивление. У приверженцев же консервативных взглядов на лице просматривается отвращение. Либералы не переносят даже запаха консерваторов. Экспериментально вывели, что консерваторы брезгливее либералов. Вывод далеко идущий: возможно, то, что либералы практически не испытывают отвращения ни к чему, и толкает их на перемены. На протесты. Или даже на революционные преобразования. Зато консерваторы оказываются счастливее либералов: чем более либерален человек, тем он несчастнее. И наоборот. Объясняют феномен разным пониманием справедливости. Радоваться либералам мешает ощущение того, что разница между бедными и богатыми слишком велика, что общественные блага распределены как-то неправильно. От этого они, как правило, несчастливы даже в личной жизни.

Новый идеологический конгломерат консервативно-либерального наследия всего лучшего неизбежно аккомодирует в себе базовые ценности «классического» либерализма, такие как: абсолютная ценность человеческой личности и естественное («от рождения») равенство всех людей; существование определенных неотчуждаемых прав человека, таких как право на жизнь, личную свободу (в пределах чужой), справедливость; создание государства на основе общего консенсуса с целью сохранить и защитить естественные права человека; верховенство закона как инструмента социального контроля и «свобода в законе» как право и возможность «жить в соответствии с постоянным законом, общим для каждого в этом обществе и не быть зависимым от непостоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека» (Дж. Локк); способность каждого индивида к духовному прогрессу и моральному совершенствованию. «Участвуя в экономической жизни общества, – завещает Адам Смит из XVIII века, – каждый человек, кроме удовлетворения собственных интересов, поневоле способствует реализации общих интересов, ибо они – не что иное, как «сумма интересов отдельных членов общества»».

Что касается «консерватизма», то это понятие впервые было использовано французским писателем, историком и политическим деятелем Шатобрианом. Ныне я живу недалече (в 14 км от городка Шатобриан) от резиденции барона Франсуа-Рене де Шатобриана, принадлежавшего древнему бретонскому роду и родившегося 4 сентября 1768 г. в Сен-Мало (ныне регион Бретань). Так что цитадель консерватизма под боком, и некоторые «старые порядки» феодальной аристократии визуально просматриваются, ибо сохранились вместе со средневековыми замками вокруг.

Основными чертами консерватизма считается: сохранение древних моральных традиций человечества; уважение к мудрости предков; неприятие радикальных изменений традиционных ценностей и институтов; убеждённость в том, что общество нельзя построить в соответствии с умозрительно разработанными схемамисчастье невозможно без гармоничных отношений с обществом (античные философы и консерватор Э.Берк). В современном консерватизме разные группировки объединены общими концепциями, идеями, идеалами. Хотя консерватизм традиционно отождествляется с защитой общественного статус-кво, характерной чертой современного консервативного ренессанса стал тот факт, что именно неоконсерваторы и «новые правые» выступили инициаторами изменений, направленных на перестройку существующего порядка. Так что не исключено вспенивание смуты как слева, так и справа. Между крайностными общего больше, нежели между центристами.

Видимо, такая двойственность закономерна. Ведь в либерализме изначально присутствует консервативный элемент. Так у мэтра либерализма Джона Локка, в его теории общественного договора значится неполная передача народом своих властных полномочий государству: они лишь делегируются для защиты всего общества. Иными словами, создавая государство, люди стремились обеспечить свои гражданские интересы, защитить свою свободу. «Речь, – как пишет исследователь вопроса Н.Андреев, – идёт о свободе совести, мысли, защите своего правового статуса, исполнении налоговых обязанностей, санкционированных государством и закреплённых в законодательстве и т.д. В силу изложенного либералы отстаивают необходимость принятия в каждом государстве Конституционного акта, закрепляющего права и свободы личности и гражданина». Славянофилам же, исповедующим внутреннюю правду как первостепенный регулятор общественных отношений, претило регламентированное законничество «договорняка»По их убеждению, Самодержавие и Народ единятся общим исповедываемым Православием. Как писал И.Аксаков: «в том-то вся и сущность союза Царя с народом, что божественная нравственная основа жизни у них едина, единый Бог, единый Судия, един Господень закон, единая правда, единая совесть». В основе деятельности и Земли (народа), и Царя являются Божественная воля и Правда.

Следовательно, согласно славянофильской доктрине, ни о каких договорных началах возникновения власти речь идти не может. Монархия – лучшая для России форма правления, обеспечивавшая подлинную свободу.

Страшно далека от народа правящая номенклатура. Если Россию 1917-го погубили именно крайние «либералы» – почему такие до сих пор во власти?! В ситуации, когда народ и власть сосуществуют как бы в параллельных реальностях, и «слуги народа» прислуживают правящему компрадор-олигархату, нередко принимая явно антинародные законопроекты, – большинство граждан РФ ждёт реальной пронародной политики, реализуемой не важно какой партийной эмблематики, лишь бы «своей в доску» по интересам и неподкупным принципам.

Всё что угрожает русской идентичности, не должно санкционироваться властями. Разве что в ограниченном разовом употреблении: как император Павел посоюзничал с еретиками-католиками в противодействии Французской революции. Митрополит Иларион после встречи с Папой Франциском сказал: «В православном народе существует очень большое предубеждение против католиков, и мы никоим образом не должны рисковать единством наших церквей и миром в наших церквях, поэтому мы должны во взаимоотношениях с католиками продвигаться с той скоростью, с которой возможно». Случайно ли, когда Россия сосредоточивается, Патриарх Кирилл предостерегает «начальников» от тирании? Или срабатывает ельцинская несменяемая система «сдержек и противовесов». Тоже «традиция». Консерватизм – это верность изначальному Замыслу Божию, то есть православной религии и соответствующей идеологии устройства земной государственной жизни. Это «цветущая сложность» русско-евразийской цивилизационно-прорусской специфики.

Попытки законсервировать режим государственным «консерватизмом», «совершенно противоположным русской национальной традиции и осознанию русского народа как соборной личности», придают импульс тенденции потрясений и деградации страны. Для имперца монархического склада сознания неприемлем госконсерватизм, охранительный и от чрезмерных претензий Запада, и от собственного народа – узаконенный олигархической «многонациональной» конституцией и умножением карательных «экстремистских» статей в УК. Но в нынешних условиях либерально-майданный бунт привёл бы к власти в России правителей, еще более враждебных русской традиции. «Идеология Победы как национальный проект» призвана противостоять идеологии «инклюзивного капитализма» – нового глобалистского порядка имени Клауса Шваба. Поскольку противник силён и хитёр, идеология русского прорыва должна быть духовно боеготовной, а значит православно-глубинной – только тогда соответствующей гасителю стратегических угроз и вызовов РФ. Сам Божий Промысл обязывает Россию сыграть роль того самого Удерживающего, о котором говорил апостол Павел (2 Фес. 2: 7), в этой битве против мирового зла.

Сегодня российская власть позиционирует себя как приверженец консервативных ценностей, но действует чаще как прагматик и «дистиллированный либерал». Писатель Александр Проханов на вопрос, что плохого в либерализме, отвечает: «Опыт общения России с либералами кончается для страны совершенно трагично – Россия распадается. Либералы могут быть яркими и прекрасными, но их присутствие во власти приводит к тому, что они разрушают государство, не предлагая никаких других основ. Россия рушится и для ее восстановления приходится возвращать имперскую форму правления огромной ценой – ценой потери исторического времени и потерей людей». Левые и правые отечественные консерваторы являются «державниками», для которых сильное государство является одной из ключевых ценностей. Россия в настоящее время все еще борется с наследием «третьей смуты» 1991. Это – и потерянные территории, и экономические проблемы, и «негласная поддержка Вашингтонского консенсуса».

Французская исследовательница современного русского консерватизма Джульетт Фор пишет в своей диссертации о создающемся в идеологии на основе синтеза традиции и модерна, динамическом консерватизме (Juliette Faure. L’idйe de tradition au coeur de la politique du rйgime russe contemporain: un «conservatisme dynamique»? // 2018, Geostrategie.com). Автор цитирует главного идеолога «динамического консерватизма» Виталия Аверьянова, утверждающего, что стоит задача «создать кентавра из православия и инноваций, из высокой духовности и высоких технологий. Этот кентавр будет представлять лицо России XXI века». Видимо, без «кентавра» – устрашающего симбиоза мудрости и смелости в лице древнего славянского божества Китовраса никак. Ибо, если верить Збигневу Бжезинскому, нельзя выиграть в холодной войне не имея альтернативной идеологии: «Чтобы быть военным противником США в мировом масштабе, России придётся выполнить какую-то миссию, осуществлять глобальную стратегию и… обрести идеологическую основу». Хотя Бжезинскому это кажется «маловероятным», Россия пробует разные варианты «спасения себя и мира». Прикидывает грядущий строй – меритократии (власть лучших) под эгидой специально созданного официального Стратегического совета РФ, оснащенного мощным «идеологическим оружием». Что однако не должно мешать, как говорит философ И.Ильин, «душе русского народа всегда искать своих корней в Боге и в Его земных явлениях: в правде, праведности и красоте».

Постскриптум. Казалось бы, зачем ворошить раскол – растравлять эту затянувшуюся глубокую рану XVII века на Руси и противопоставлять людей по этому, уже не существующему признаку? Конечно же, дело тут не в «троеперстном знамении» как таковом. Им осенял себя и Серафим Саровский, и другие православные святые после Никоновской реформы – и Паисий Величковский, переводивший Добротолюбие и восстановивший старчество, и Ксения Петербургская, и Иоанн Кронштадтский, и патриарх Тихон, и сонмы новомучеников. Они конечно же не чета либералам! Об этом мне пишет прекрасный культуролог О.Б.Сокурова – специалист и по «сакральным архетипам и символам Святой Руси».

И действительно для нас и большинства русского народа самое молитвенно главное – «была бы жива Россия»… А значит, и остальной мир, ибо без России он потеряет смысл своего существования. Она идёт за Христом по крестному пути. А со всех сторон всё громче и яростнее крики: «Распни, распни ее!» Но – «с нами Бог, разумейте, языки, и покоряйтеся, яко с нами Бог!» – Рождественское песнопение. Люди предполагают, а Бог располагает. Будем верить в его Промысл. Да воссияет Солнце Правды.

А для этого надо помнить, что тогда раскололи целостность русского сознания, мировоззрения и миросозерцания. Последующие же ломки России через колено разрывают ту зажившую рану – и незаживляемая трагедия резонирует проекцией того никонова феномена поныне. Никон считал свою духовность не русской, а греческой. Тогда это было кощунством против русского верования. Ведь даже смысл Крещения разнился: Россия – погружение в Крест, а у эллинизированных византийцев» – погружение в освященную воду.

Понятно, ныне греки, неовизантийство – «это всё наше». Но с позиции временной «обратной перспективы» (термин Д.С.Лихачева), те «передние веки» для нас – самое важное: там первопричина нынешней «бесцелостности» РФ, как в ментальном, так и территориальном смыслах. Без строгой, ригористичной оценки случившегося с Родиной – от Никонова раскола до расстрела парламента – не выработать национально-имперской идеологии Русской Победы.

Автор: Евгений Александрович Вертлиб